Отца Тобиаша, молодого настоятеля Бердичевского костёла Босых Кармелитов, беспокоили две проблемы: секция вольной борьбы и стук.

Вольники укоренились в подвальном храме, и не было никакой возможности от них избавиться. Не смотря на то, что эту половину монастыря официально возвратили католической церкви, спортсмены не выселялись.

- А нам пофигу, - просто сказал ксёндзу бритый налысо чернявый тренер с поломанным ухом и приплюснутым носом, лоснящийся, как облупленное крутое яйцо.

Отец Тобиаш, добрый католик, посокрушавшись, смирился и подставил вторую щеку. Мордатые ребята с крепкими шеями и спортивными сумками на плече продолжали ходить через двор костёла, поплёвывая в сторону реставраторов. Из нижнего храма по-прежнему доносились глухие удары и молодецкие покрики.

Но, если с борцами всё было просто и понятно, со стуком обстояло сложнее. Первый раз отец Тобиаш услышал его через неделю по приезду. В тот день он проверял небольшой сельский костёл в подопечном районе и задержался.

- Отец Тобиаш, выпейте это, попробуйте то! - угощала жена богатого сельского старосты.

Ксёндз до того напробовался, что в Бердичев возвращался на скорости тридцать километров в час и даже не рискнул включить любимых цепеллинов. Как и два его предшественника, жил он на съемной, с хозяйкой, квартире – в монастыре ещё велись ремонтные работы, жилых келий не было. Возвращаться на подпитии и будить хозяев не хотелось, поэтому ксёндз решил заночевать в единственном рабочем, среднем храме.

 Он осторожно припарковал машину за оградой, и быстро удалился, стараясь не дышать на сторожа. Пошатываясь, Тобиаш преклонил колено перед распятием и осенил себя крестом. Затем обошёл помещение храма, заглянул в часовню; убедившись, что всё в порядке, он выключил свет и устроился почивать на матрасах в закутке: «А, вшестко едно!» Было сыро и холодно – семиметровые каменные стены надёжно берегли храм от солнечного света и тепла, обогревание не работало. Ксёндз поплотнее закутался в плед и, собравшись мысленно, стал читать положенное перед сном количество Ave Maria. Он быстро сбился со счёта, начал заново, снова сбился, искренне попросил у Пречистой Девы прощения за грехи, задремал в винной круговерти, как вдруг услышал:

 Тук.

 Тук.

 Тук.

 Стучали не снаружи, а внутри, где-то тут, в помещении. Кто-то тихо и тактично просился, чтоб его выпустили.

 «Наверное, пьяный забрёл, пся кров, и заснул, теперь проспался и просится выйти, - раздражённо подумал отец Тобиаш, - Я плохо посмотрел»

 Ксёндз, вздыхая, встал, включил свет, поднялся по каменной лестнице к двери – никого. Открыл – и за дверью никого. Тобиаш заново обошёл весь храм, заглянул в исповедальню и под лавки – кроме него и Христа, держащего в руках пылающее сердце и ласково взиравшего с иконы, в помещении не было ни души. «Послышалось, я пьян, - решил отец Тобиаш, - Матка Боска! Прости меня, я согрешил!» Он выключил свет, закутался в плед и улёгся.

 Тук.

 Тук.

 Тук.

 Тихо, осторожно, чтоб не слишком беспокоить.

 Протрезвевший Тобиаш подорвался с мокрыми от пота руками, включил свет и взлетел по крутым ступеням к двери. Никого! Он снова безрезультатно обошёл всё помещение храма, нервно потея.

 «В Божьем Доме нечистой силы быть не может» - твёрдо сказал себе ксёндз и выключил свет.

 Тук.

 Тук.

 Тук.

 Каждая волосинка на теле стала дыбом, позвоночником прополз и осел в желудке холод. Заснуть настоятелю удалось только на рассвете. Разбудил его брат Пётр, пришедший на первую литургию и открывший храм своим ключом.

 - Ты здесь ночевал когда-нибудь? – нервно зевая, спросил его Тобиаш.

 - Конечно, - спокойно ответил Пётр, поправляя очки на толстеньком, кнопочкой, носу.

 - И ничего не слышал?

 - Стучит, - так же спокойно произнёс Пётр. – Всегда стучало.

 - А что это? Почему слышно только при выключенном свете?

 - Да ведь тихо стучит, вреда не делает, не всё ли равно?

 Вреда и в самом деле от стука не было, в отличие от борцов, поэтому постепенно загадочный стук в мыслях отца Тобиаша отошёл на второй план.

 А мистический ужас остался.

Вопрос с борцами решился совершенно неожиданным образом. На какой-то городской конференции религиозных конфессий Тобиаш познакомился с пастором «Евангелистов Святого Дня». Это был спортивный и подтянутый человек средних лет, в хорошем костюме, со светлым пронзительным взглядом и синими наколками в виде перстней на пальцах. Наколки многократно сводились, но, тем не менее, просматривались. Слово за слово за чашкой кофе, и рассказал ксёндз пастору, что никак не может отбить у спортсменов нижний храм.

 - Все мы члены тела Христова, - ответил пастор, улыбнувшись и блеснув золотыми фиксами, - всех нас Он к себе призовёт. Я с тренером знаком немного, поможем…

 И там, где не могли решить проблему ни городские власти, ни духовный авторитет святой католической церкви, прекрасно разобрался бывший авторитет уголовный.

 - Беспредел это, ксёндза обижать, - вежливо сказал пастор тренеру. – По закону, «святые» не вмешиваются в ваши дела, а вы не вмешиваетесь в их. На «святых» не наезжают, их не разводят и не прессуют. Храм вернули католикам, вам дали другое помещение. Туда идите.

 - Всю жизнь тут занимались, - буркнул тренер.

 - Жизнь коротка, а Бог – один для всех, не важно кто ты, христианин, мусульманин или еврей. Все под Ним ходим. Вот ты дагестанец, да? Я же не иду заниматься спортом в мечеть?

 - Никуда не пойдём.

 - Не пойдёте сами – поможем. Понятно, вы - спортсмены, но куда твой КМС против того же скромного, но верного ТТ? Себя подставляешь – о парнях своих подумай. А то ведь возьму пару бывших моих… прихожан, да зайду повторно. Оно тебе надо?

 Через неделю нижний костёл был свободен.

 Ликующий отец Тобиаш немедленно там затеял ремонтные работы. Призвали архитектора, составили план и послали смёту в Ватикан. Каменный пол, лишенный устилавших его матов, в нескольких местах просел. Настоятель так захлопотался, что снова остался ночевать в среднем храме.

 «Может, уже перестало стучать? - думал он, с опаской укладываясь на матрасах, - борцов больше нет, церковь вернули полностью!»

 Тук.

 Тук.

 Тук.

 И не смотря на усталость прошедшего триумфального дня, отец Тобиаш снова обмер от тихого, страшного звука. Ему показалось, стучащий сейчас начнёт скрестись. Ксёндз укрылся с головой, стал читать Te Deum, сжался в комок, да так и уснул.

 На следующий день вскрывали пол в нижнем храме.

 Один из рабочих поддев ломиком плиту, отвернул её в сторону, закричал и уронил лом. Под плитой лежал человеческий скелет. Отец Тобиаш, собиравшийся ехать домой, вынужден был остаться и вызвать милицию с прокуратурой.

 Храм наводнили люди в форме.

Когда весь пол подвального храма вскрыли, пол плитами обнаружилось двести сорок семь скелетов в остатках одежды. Экспертиза определила их возраст: тридцатые, сороковые года двадцатого века - в довоенные годы костёл занимало отделение НКВД.

 Всё время, пока отец Тобиаш служил заупокойную мессу по жертвам репрессий, его не покидала нелепая мысль, что долгие годы борцы кувыркались на костях.

 Больше никто и никогда не слышал стука.